Виктор Земсков: Сталин и народ. Почему не было восстания [версия для печати]

Одна из главных тем в советской истории - отношение народа к И.В.Сталину. Почему народ поддерживал его, несмотря на жесткую политику в отношении крестьянства, репрессии и тяжелые потери в Великой Отечественной войне? Историки либерального толка объясняют это "рабской психологией" русского народа, его привычкой обожествлять верховного правителя. Автор данной книги имеет другое мнение на этот счет.

Виктор Николаевич Земсков, российский историк, доктор исторических наук, еще в конце 1980-х гг. получил доступ к статистической отчетности ОГПУ-НКВД-МВД-МГБ. Собранные им данные не имеют аналогов в истории, поэтому на протяжении последних двадцати лет В.Н. Земсков является главным специалистом по этому вопросу.

В книге, представленной вашему вниманию, Земсков приводит и анализирует данные из закрытых архивов госбезопасности СССР с начала 1930-х до конца 1940-х годов, касающиеся "Великого перелома" (коллективизации), репрессий 1937 года, состояния общества накануне и в годы войны - и многое другое. В результате создается полная и объективная картина жизни народа при Сталине, становятся понятными причины, по которым народ доверял ему.

Книга написана довольно сухим языком, в основном языком цифр, таблиц и статистических данных. Но включает замечательную аналитику антисоветской литературы, считающейся у недобросовестных историков истиной в последней инстанции, типа солженицынского «Архипелага». При этом автор в своих сравнениях с удивительной настойчивостью избегал прямых и откровенных терминов типа «грязная ложь», «наглая клевета» и т.п., а употреблял вежливые научные обороты в стиле «не совсем соответствуют», «недостаточно точно» и проч. Мне кажется, в таких важных вопросах, как историческое достоинство Родины, можно было не ограничивать себя в точности выражений и эпитетов.

«Отсюда мы вынуждены опровергнуть и один из основных статистических постулатов А. И. Солженицына, согласно которому при раскулачивании в 1929–1930 годах было направлено «в тундру и тайгу миллионов пятнадцать мужиков (а как-то и не поболе)». Эта «статистика» (разумеется, чисто интуитивная, без опоры на какие-либо документы) присутствует в его знаменитом труде «Архипелаг ГУЛАГ». Здесь допущено преувеличение более чем в семь раз».

Особенность авторского языка в том, что вслед за принятой в научной публицистике формой он также именует себя, как автора, на «вы» или говорит о себе во множественном числе. Поэтому совсем нелепо звучит, например, следующее (автор о себе): «На самом деле в кругу соответствующих специалистов мы имеем репутацию одного из лучших, не говоря уже о том, что в бытность нашу студентом Истфака МГУ (1968–1974 года) по источниковедению у нас всегда были только отличные оценки (впрочем, как и по многим другим предметам, в результате чего в 1974 году мы окончили Истфак МГУ с дипломом красного цвета)». Зачем такая дикая словесная эквилибристика, мне всегда было трудно понять и всегда вызывало негодование надругательство над простой и здравой русской речью.

Меры государственного регулирования внутреннего порядка в стране Земсков называет в своей книге «политическими репрессиями». Этот термин, безусловно, имеет негативную окраску, и в контексте звучит как подспудный укор проводимой Сталиным политике в стране. Я считаю Земскова добросовестным историком, работа которого направлена не на очернение истории собственной страны, а прежде всего на установление правды. Поэтому, на мой взгляд, следовало бы использовать другой оборот речи, не менее точный, но менее эмоционально отрицательный. Например, «уголовное преследование», или в крайнем случае «политическое преследование» . Ведь речь идёт прежде всего о приговорах судов в рамках действовавшего в то время законодательства. А преследование «инакомыслия», откровенно направленного на развал страны (по смыслу формулировок статей тогдашнего Уголовного кодекса), это обычная практика для любого уважающего себя государства. Так что мне жаль, что уважаемый автор так походя подлил масла в непрекращающийся пожар сталинофобии.

Аналогичный термин Земскова «карательные органы Советской власти» также имеет чисто негативную эмоциональную окраску, хотя по сути в нём подразумеваются обыкновенные правоохранительные структуры, которые имеются в любой стране. Зачем «накручивать» подсознательный негатив, кидать дополнительную тень на плетень во лжи, которую сам же автор пытается изобличить, – мне не понятно.

Отвечая на ложь антисоветской пропаганды, Земсков указывает о количестве умерших в местах лишения свободы:

«Детальное же изучение статистической отчетности о смертности заключенных дает иную картину. За 1930–1953 годы в местах лишения свободы (лагеря, колонии и тюрьмы) умерло около 1,8 млн заключенных, из них почти 1,2 млн – в лагерях и свыше 0,6 млн – в колониях и тюрьмах. Эти подсчеты не оценочные, а основаны на документах. И здесь возникает непростой вопрос: какова доля политических среди этих 1,8 млн умерших заключенных (политических и уголовных). Ответа на этот вопрос в документах нет. Думается, что политические составляли примерно одну треть, т. е. порядка 600 тыс. Этот вывод базируется на том факте, что осужденные за уголовные преступления обычно составляли примерно 2/3 заключенных».

Также весьма интересное наблюдение делает историк относительно смертности на свободе и в местах заключения:

«При этом хотелось бы обратить внимание на один любопытный нюанс: по имеющимся у нас данным, за 1954 год среди свободного населения Советского Союза на каждые 1000 чел. умерло в среднем 8,9 чел., а в лагерях и колониях ГУЛАГа на каждые 1000 заключенных – только 6,5 чел».

Ещё о цифрах и политике умолчания в перестроечные годы:

«2 августа 1992 года в пресс-центре Министерства безопасности Российской Федерации (МБРФ) состоялся брифинг, на котором начальник отдела регистрации и архивных фондов МБРФ генерал-майор А. Краюшкин заявил журналистам и другим приглашенным, что за все время коммунистической власти (1918–1990 года) в СССР по обвинению в государственных преступлениях и некоторым другим статьям уголовного законодательства аналогичного свойства осуждены 3 853 900 человек, 827 995 из них приговорены к расстрелу. В терминологии, прозвучавшей на брифинге, это соответствует формулировке «за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления». Любопытна реакция средств массовой информации на это событие: большинство газет обошли его гробовым молчанием. Одним эти цифры показались слишком большими, другим – слишком маленькими, и в итоге редколлегии газет и журналов различных направлений предпочли не публиковать этот материал, утаив тем самым от своих читателей общественно значимую информацию (умолчание, как известно, одна из форм клеветы). Надо отдать должное редколлегии газеты «Известия», опубликовавшей подробный отчет о брифинге с указанием приводимой там статистики».

Интересное замечание о статистике политических репрессий в США:

«Мы отнюдь не посягаем на известный постулат об отсутствии в США преследований по политическим мотивам. Однако у нас есть основания утверждать, что американская юриспруденция отдельные преступления, имеющие политическую подоплеку, сознательно квалифицирует как чисто уголовные. В самом деле, в СССР Николаев – убийца Кирова – однозначно политический преступник; в США же Ли Харви Освальд – убийца президента Кеннеди – не менее однозначно уголовный преступник, хотя и совершил чисто политическое убийство. В СССР выявленные шпионы осуждались по политической 58-й статье, а в США таковые – уголовные преступники. При таком подходе у американцев, естественно, есть все основания рекламировать самих себя как общество, в котором полностью отсутствуют преследования и осуждения по политическим мотивам».

Налицо банальное наклеивание ярлыков и двойные стандарты, в результате чего явления одного и того же свойства приобретают прямо противоположную окраску. «Простенько и со вкусом!».

«Ведомство ... пыталось установить общее количество советских граждан, оказавшихся за пределами СССР в годы войны (включая умерших и погибших на чужбине). В марте 1946 года оно оценивало их численность в 6,8 млн человек, в число которых входили и гражданские лица, и военнопленные. Выживших было, как уже говорилось, около 5 млн. Если исходить из этих данных, то до конца войны не дожили примерно 1,8 млн советских перемещенных лиц (6,8 млн – 5,0 млн)».

Автор приводит замечательные примеры умышленной клеветы на Сталина с целью его дискредитации:

«Придуманных историй бытует довольно много. К ним, например, относится и сказка об «отказе» Сталина произвести обмен пленными – фельдмаршала Паулюса на своего сына Якова Джугашвили (в реальности этого не было; это – позднейший художественный вымысел)».

«Приписываемое И. В. Сталину выражение – «у нас нет пленных, у нас есть предатели» – является басней, сочиненной в 1956 году в писательско-публицистической среде на волне критики культа личности Сталина. Эта басня имеет широкое хождение в публицистике, художественных фильмах и художественной литературе, но в научной литературе по указанной причине, естественно, не используется».

Из того, что Земсков употребил в тексте привычную для современного политического языка «мантру» про «6 миллионов евреев», убитых во время Холокоста, стало очевидным его неведение относительно точности данной цифры. Знаменитые исследования историков-ревизионистов, запрещённые на Западе (разумеется, из тоталитарных соображений «свободы слова»), говорят о слишком большом преувеличении в цифре «6 миллионов». Вместе с тем Земсков обращает внимание на то, что клеветниками на советское прошлое была совершена попытка умышленного преувеличения жертв «сталинского террора», которое затмило бы своим масштабом преступления гитлеровского режима, ибо статистика «сталинских жертв», намного превосходящая своими размерами реальные масштабы, отодвигает в тень ужасы Холокоста, а это в свою очередь делает сталинский режим худшим в сравнении с гитлеровским. Весьма актуальная проблема с точки зрения вредной пропаганды и промывки мозгов. Отдельное спасибо автору за этот акцент.

Главный вывод книги, исходя из её названия и цели написания, я вижу в следующих строках, из которых очевидным становится и ответ на вопрос «почему же не было восстания?»:

«Исходя из нашей версии общего числа репрессированных по политическим мотивам, удельный вес таковых в составе населения, жившего в 1918–1958 годах, составляет 2,5 % (около 10 млн по отношению к свыше 400 млн). Это значит, что 97,5 % населения СССР не подвергалось политическим репрессиям ни в какой форме. На сокрытие этого непреложного факта в последние почти четверть века направлена вся мощь пропагандистской машины. Делается все возможное и невозможное, чтобы сохранить внедренное в массовое сознание ложное представление о том, что якобы весь или почти весь народ подвергался различным репрессиям. На этом «черном мифе» взращено младшее поколение нашего народа и изрядно распропагандированы в соответствующем духе старшие поколения».

«Существует представление, что в СССР большинство населения пострадало от репрессий и якобы было ими запугано. Это, конечно, сильное преувеличение. Документально подтвержденная статистика репрессий известна – она неоднократно публиковалась, и из нее вытекают совсем иные выводы. К тому же простые советские граждане в массе своей мало что знали или вообще ничего не знали о репрессиях, жертвами которых стали многие тысячи невинных людей, и впервые услышали об этом только после знаменитой речи Н. С. Хрущева на ХХ съезде КПСС в 1956 году. А тогда, в довоенные годы, сложившийся в СССР политический режим в сознании многомиллионных масс народа прочно ассоциировался не с террором и репрессиями, а с воплощенными идеалами социальной справедливости. И этот режим однозначно расценивался большинством советских граждан как самый справедливый на всем земном шаре».

Историк Евгений Спицын в дни 60-летия XX Съезда КПСС говорит о последствиях затеянной Хрущёвым первой волны десталинизации, в том числе об этой книге Земскова.