Валентина

Девушка в церкви поставила у иконы свечку и очень долго стояла рядом, наблюдая за её горением. Может быть, молилась. А незадолго до этого я наткнулся в интернете на такой вопрос с комментарием (копирую): «Зачем бабки в церквях переставляют свечи с места на место и вытаскивают, не дав им догореть? Я после увиденного сегодня вообще больше не пойду... а цены - вообще пипец... самые дешевые свечки - 30р... КУДА МИР КАТИТСЯ? и эти бабки шарахнутые... я ей говорю, не трогайте мои свечи... и караулю как дура, пока не догорит». Возможно, поэтому я обратил внимание на эту девушку, и немедленно вспомнил об одном человеке...

Года два назад умерла прихожанка нашего храма Валентина, древняя старуха, сморщенная, как солёный огурец. Круглые выцветшие глаза с большими мешковатыми складками делали её чем-то похожей на утомлённого жизнью филина.

Валентина работала свечницей (или подсвечницей?), т.е. не продавала свечи, а ухаживала за подсвечниками. Такая работа заключается в наблюдении за горением лампад, подливании в них масла, очистке подсвечников от наплывов воска, но главное – в своевременном снимании догорающих свечей, и иногда – в установке на их место новых свечек.

Часто эти процедуры опытными свечницами выполняются очень ловко, и за раз в руке может оказаться целая жменька огарков, которые кладутся в специальные ящики, стоящие здесь же.

Время от времени работа сопровождается обмазыванием подсвечников лампадным маслом, отчего они всегда блестят, будто вспотевшие. Этот защитный слой, вероятно, не даёт воску сильно прилипать, а также придаёт подсвечникам условно нарядный блестящий вид: толстый слой жира со множеством мелких частиц воска равномерно растягивается между свечками, и вся эта кашица переливается в мерцании огней... Полюбовавшись мгновение своей работой, свечница спешит к новой жертве своих масляных процедур.

Особым навыком нужно обладать при уходе за огоньком лампады, но всё равно руки будут сильно испачканы маслом, – у свечниц в храме всегда такие руки.

Если по неопытности к замасленному подсвечнику прислониться одеждой, на ней останется жирный след. Не знающие этого люди часто уходят из храма с пятнами на плечах или спине. Достаточно иной раз неосторожно проскользнуть в толпе возле подсвечника и – привет!

Работа по «умащиванию» чаще всего выполняется обычными малярными кисточками небольшого размера. Кисточки от времени могут выглядеть довольно замызганными и обглоданными, но от этого они не становятся для своих хозяек менее любимыми. Вероятно, такие стёртые кисточки вызывают у свечниц большее уважение к себе, как повидавшие виды, и служащие ещё со времён приснопамятного отца Имярека... В общем, из ложного благоговения вряд ли кто-нибудь посмеет заменить такие кисточки на новые; уж во всяком случае – только с благословения!

Всё то же самое относится и к специальным приспособлениям для удаления воска, роль которых чаще всего выполняют отвёртки: они бывают погнутые, с наполовину отломанными ручками, и неизменно тупые. Эти «священные» предметы вместе с маслом обычно переносятся по храму в маленьких пеналах, но иногда они возникают в руках свечниц буквально ниоткуда: только что она шуровала своим помазком, и вот, – уже орудует отвёрткой. Куда делся помазок, откуда взялась ковырялка? – тайна сия велика есть...

Иногда работа бабушек с горящими свечами имеет весьма замысловатый вид, и понять суть этого «священнодействия» – дело нетривиальное. Дело в том, что свечи отличаются по длине и толщине, и потому горят разное время. Если подсвечник изготовлен неразумно, – а такое тоже случается, – то свечи на нём располагаются близко друг к другу, в результате чего жаром от пламени расплавляются стоящие рядом свечи, затем гнутся и падают. А уж поставить свечу на такой подсвечник – то ещё испытание!!! Тебе повезло, если свободное место оказалось с краю... Сочувствую, наблюдая за невольными страдальцами, не знающими, как же поставить свечку на освободившееся место в глубине подсвечника: для нецерковного человека это слишком дерзкая мысль – снимать и переставлять на подсвечнике чужие свечи. К самим свечам многие испытывают почти религиозные чувства, и в «ритуале» их установки, к сожалению, видят самоцель.

Но чаще подсвечники, так сказать, типовые: свечи на них не мешают друг другу, и поставить новую свечу можно хоть с краю, хоть в глубине. Проблемой для таких подсвечников может стать, например, сквозняк из открытого рядом окна. В этом случае жар свечей начинает распространяться не только вверх, но и горизонтально, поэтому соседние свечи плавятся и падают. Особенно часто такое случается в жаркую погоду, когда воск мягкий сам по себе.

Скорее всего, – и здесь я снова вступаю в область догадок, – бабушки-свечницы переставляют свечи для того, чтобы они не мешали друг другу (подчеркну, это лишь предположение). Со стороны это выглядит так: какие-то свечи они снимают и тушат, на их место ставят новые и зажигают, какие-то просто переставляют с места на место; снятые ранее свечи, ещё довольно длинные, лежат где-то отдельно и могут использоваться вместо новых... Только с маленькими свечами не церемонятся: их немедленно тушат и отправляют в ящик с огарками, на этом их участие в круговороте свечей в природе закончено.

Тут можно заметить, что по особому поверью среди опытных надзирательниц за свечами, огонёк следует тушить только пальцами. Этот обычай есть не во всех храмах, но, однажды прижившись, он становится очень устойчивым. Глеб Жиглов бы сказал, что это делается «для форсу духовного».

...Почему была убрана эта свеча, или почему ту переставили, – понять решительно невозможно! Схема перестановки свечей крайне мудрёная. Я легко могу вообразить, что это область тайного знания для узкого круга посвящённых, и лишь после десятилетий упорного труда бабушки вполне овладевают смыслом того, что творят со свечами их руки, а на «первой ступени посвящения», вероятно, их просто инструктируют: «Делай, как я, а поймёшь потом. Может быть... Если доживёшь...» Вполне возможно, на каком-то из этапов инициации во внутреннем круге присваивается титул «Восковая фея» или даже производится награждение именным помазком, – страшно представить, что может происходить внутри этой секты огнепоклонников!.. Иной раз можно заметить, как свечницы бросают друг другу короткий молчаливый взгляд, – а вдруг в этот момент совершается обмен тайным посланием?..

Так вот. После этого лёгкого прикосновения к загадочному миру лампадных огней, возвращаюсь к нашей Валентине.

Она ухаживала за подсвечниками, стоящими в самом центре храма, с правой и левой стороны от аналоя с праздничной иконой. Каким-то образом она оказалась именно на этом участке «фронта» и ревниво оберегала его от потенциальных «конкурентов». Другие свечницы не покушались на её территорию, и равномерно распределялись по «флангам» и «тылам». Проникновение на её территорию грозило натуральной выволочкой, так что спорить со вздорной старухой никто не хотел.

Надо сказать, что её отношение и к прихожанам не было проникнуто любовью и терпением: все, кто действовал не по её правилам, были на месте поражаемы её агрессивностью. И только знающие её постоянные прихожане относились к ней со сдержанным пониманием.

Чтобы подчеркнуть то, насколько она старая, Валентина громко шаркала по полу своей обувью, как бы волоча свои ноги в сокрушительной немощи. Надо сказать, что ноги её действительно были больными и от этого сильно искривлёнными, но, однако же, по улице она ходила без этого нарочитого подволакивания. Так что мне эта её внутрихрамовая походка виделась дешёвой игрой на публику.

Управившись со своими поднадзорными подсвечниками, она брела к скамейке у окна, где ей немедленно уступали место другие бабки-свечницы, – молодухи в сравнении с ней. Поговорив с ними о том, о сём, – разумеется, во время службы, ибо зачем же Валентине приходить в храм в другое время?! – она возвращалась к своему посту, где продолжала манипулировать свечами. Иногда в таких перерывах она доставала большой полиэтиленовый пакет, подолгу шуршала им и затем убирала. Этот шорох был слышен на весь храм и иногда заглушал собой хор.

Нередко Валентина произносила какие-нибудь еле слышные реплики, относящиеся по её мимике и жестам к происходящим вокруг подсвечников народным движениям. Это были или причитания, или сокрушения, или даже нападки на виновников «бесчинств». Иногда люди по незнанию вступали с ней в пререкания, но она неизменно брала верх, и в результате вокруг неё сложился ореол непобедимой ревнительницы «старинных свечных традиций». Постоянные прихожане либо держались от неё подальше, либо смирялись с её капризами.

«Вальсируя» вокруг своих свечей, Валентина орудовала с грацией бульдозера, раздвигая растопыренными локтями стоящих рядом «зевак». Люди относились к этому в целом терпеливо, но иногда случались и перепалки, особенно если дело было на праздники, когда приходило много непостоянных прихожан. Местных правил обращения с «её» подсвечниками, установленных самой Валентиной, они не могли знать в принципе, поэтому реагировали на её выходки по-разному: кто-то дивился молча, а кто-то возмущался, поэтому становился жертвой её хищного взгляда и чуть ли не кулачных расправ. Понятно, эти люди приходили в храм не на бой со старухой, но и уходили не с мыслями о Боге...

Жалобы на неё священникам не помогали, потому что даже на прямые грозные выговоры с их стороны Валентина лишь изредка реагировала в конкретной ситуации, но своего поведения в целом не меняла. Настоятель же не решался «низвергнуть» Валентину и водворить мир в «ареале её обитания», при этом пояснял, что эта работа – единственное, что связывает её с Церковью и с миром живых, а отними её, – Валентина, того и гляди, помрёт. В смысле: как бы не оказаться причиной этой неприятности. Перечить настоятелю было невозможно, ибо он в глазах всех был непререкаемым авторитетом и святым старцем.

Однажды и мне посчастливилось сойтись с Валентиной в рукопашную. Это случилось одним жарким летом: воздух был неподвижен и звенел от тишины, в церкви пахло ладаном и обмороком, свечи гнулись сами собой и устоять могли лишь самые толстые из них. Внутри храма всем хотелось быть поближе к открытым окнам, но и это почти не помогало. Несмотря на такую ситуацию, Валентина привычным жестом закрывала окна, – чтобы на свечи не дуло и не тушило их, – и возвращалась к своим подсвечникам. После неё я снова открывал ближайшее к себе окно с надеждой не потерять сознание... Когда Валентина в очередной раз пошла «по периметру», я взялся рукой за раму и не дал её закрыть. Старуха прожгла меня глазами насквозь и что-то прорычала, но я устоял. Тогда она начала отчаянно колотить меня по руке и брызгать слюной. Хотя я и раньше попадал под раздачу Валентины, как и многие другие, но в подобной ситуации оказался впервые в жизни. На этот шум вышел священник и насилу урезонил взбесившуюся праведницу, дескать, тут люди падают, а она о падающих свечках хлопочет. После этого окно уже не закрывали. С того случая я старался держаться от Валентины ещё дальше прежнего.

Через несколько лет наша героиня отошла ко Господу и освободила место для новой защитницы прав горящих свечек, его заняла другая пожилая свечница нашего храма. Она не задиристая, как Валентина, но кто знает, как её украсит это место?..

Взросление в духовной жизни происходит не сразу, и лишь через много-много лет начинаешь совсем иначе относиться ко многим вопросам, кажущимся поначалу важнейшими, например, к вопросу о свечах. Крайне печалит, когда «опытные» прихожане агрессивно тюкают «полезными советами» случайных захожан, – вот они, объятия христианской любви! И ладно бы ещё просто замечание делали. Как правило, люди реагируют спокойно. Но если это по-хамски и с фарисейской надменностью, – вряд ли захочется прийти в храм снова. Иногда такому опытному хочется просто заехать в его благочестивое рыло, или сказать ему так вежливо, чтобы он сам забыл дорогу в этот храм.

Покойся с миром, Валентина! Упокой, Господи, её душу.